Хоррор, мистика и саспенс

Наиболее яркий представитель русского dark fantasy – таким принято считать Алексея Провоторова. Писателя, что прославился жутким, в какой-то степени хрестоматийным для жанра «Костяным». Автора, взявшего гран-при «Рукопись года» еще до того, как читатели услышали его имя на «Чертовой Дюжине». Мастера, который победил на этом конкурсе – и надолго ушел в тень. Лишь спустя десяток лет, в текущем году, у него вышел авторский сборник, где кроме страшного «Костяного» есть не менее пугающие рассказы. Но чем они нас пугают? Ведьмами, восставшими мертвецами? Или тем, как их создатель работает с самым сложным, что есть в мрачной литературе – темой пола, возраста и рефлексии?

В рассказах Алексея данные темы выражены сильнее всего. Автор работает с ними, проводя своих героев через множество инициаций. И зачастую использует узнаваемую фигуру воина-странника. Потому знакомые с автором читатели хорошо знают, что чаще всего он рассказывает о скитальцах с мечом. Закономерно, что образ пилигрима в доспехах принято ассоциировать с наиболее удавшимися текстами Провоторова. Однако это не так. В сборнике среди историй о воителях-путниках сильных меньше половины (46%). Поэтому нельзя сказать, что они особо выделяются по качеству. Так что, образ скитальцев у Алексея зачастую универсален, и вписывается в произведение любого качества.

Подавляющее большинство сюжетов о скитальцах с мечом здесь построены на пути к цели (поиске человека, добычи и проч.). Но, несмотря на общий нарратив, у них нет четкой обусловленности финала, который в нашем случае запросто может быть положительным, отрицательным и минорным. Проходя инициацию, герои Провоторова часто обретают желаемое, но утрачивают что-то важное внутри себя. Подобный финал мы часто можем встретить в работах, где мотив протагониста не вполне ясен, и сам он не знает, куда и зачем идет. Что видно по истории «К зверю», где главное лицо – маг, желающий колдовством вернуть голос, чтобы расставить точки над «и» в давно исчерпавших себя отношениях.

Зачастую странники в латах у Провоторова глубоко рефлексируют. Даже направляясь к заветнейшей цели, они часто переосмысливает свои желания. Но, сколь бы сложной или простой не была мотивация, воители всегда что-то или кого-то ищут. Причем, не только взрослые, но и дети. Об этом говорят внушительные цифры: из всего сборника поискам посвящены 74 % рассказов. В их числе наиболее показателен «Сие — тварям», герой которого, ориентируясь по древней карте, буквально ищет край света мира, где живет. И, что характерно, — снова без особой, личной цели.

На поисках держится нарратив почти двух третей от сильнейших историй книги. Они, в свою очередь, часто завязаны на выполнении договора о мене или услуге. Важно, что многие тексты пересекаются. Так, одна треть произведений одновременно повествуют о следовании персонажа к цели и, в то же время, о договоре-мене. Как, например, в «В свое время» — сильнейшей работе сборника, которая показывает всю силу Провоторова-мастера. Разумеется, не без помощи соавтора Е. Ульяничевой.

На примере «Чувства долга» видно, что часто следование за целью имеет форму погони или побега вследствие нарушенного договора. Когда, не сдержав слово, герой хитростью или воровством освобождает себя от обязательств и получает дополнительное время (годы жизни или возможность остаться живым после смертельного удара), что более ярко выражено в вирдовом «Волке, Всаднике и Цветке».

В рассказах с нарушенным договором, как правило, фигурируют ведьмы и колдуны. Где-то, например, действующее лицо уходит от условий сделки, обманув напарника с помощью колдовства. В других сам колдун, согласившийся помочь герою, узнает об обмане со стороны последнего и насылает на него чары, чтобы наказать. Интересно, что злое колдовство исходит только от мужчин или потусторонних сущностей в мужской ипостаси, а не от ведьм. Ни одна из них у Алексея не является злом. Даже в пресловутом «Костяном» колдунья Буга, выполняя роль посредницы между мирами живых и мертвых, оказывает помощь герою Люту в обмен на плату. То же касается вообще всех женщин из других произведений автора, которые не являются колдуньями: они либо положительны, либо нейтральны. Что похоже на мотивы старых сказок, где Яга – весьма условное зло, не вмешивающееся в дела людей.

Нужно признать, что такая роль колдуний выглядит аутентично. Сочинитель «Костяного» осознанно работает с мотивами сказок, порой совмещая образы восточнославянского и западного фольклора. Эти совмещения относятся не только к культурному коду разных народностей, но и, как ни странно, к гендерным ролям. Отделив женщину от негативного контекста, Провоторов делает ее центральным персонажем даже когда повествует о воине-страннике. В отдельных случаях он экспериментирует с возрастом, превращая героиню-воина в ребенка. К примеру, в рассказах «Долли» и «Приблуда», повествующих об одной девушке, героиня оказывается в роли боевого следопыта, что ходит по лесу с призраками, дабы отыскать заблудившихся в чаще людей.

Нужно сказать, работ о детях в сборнике всего лишь 21% Но к ним относятся все психологичные тексты, которых в сборнике всего пара. В связи с чем накладывается подозрение, что автор не может или не хочет написать сильную историю о ребенке без использования психологических тем. К подобным выводам толкает и специфика работы с гендерными образами, о чем сказано выше. Во всех психологичных текстах отсутствуют не то, что взрослые герои – там нет ни одного протагониста-мужчины. Последние только на вторых ролях, как моряки в «Елке». Что, в принципе, касается всех произведений о детях: большая их часть повествует о девочках / девушках (3 из 4) и лишь один – о мальчике (не мужчине) в «Молоке».

Не вдаваясь глубоко в психологическую и половую плоскости, отметим, что образ героя у Провоторова много проще в сюжетном плане. По закону жанра, добрые (или нейтральные) действующие лица не могут иметь большого веса: в хоррор и триллер-историях значимые фигуры, как правило, остаются на стороне зла. Вполне закономерно, что сильные персонажи у Провоторова – темные антагонисты, чьи мотивы не понятны. Их функция – испугать нас неизвестностью и совершить неожиданный поступок. Мотивация же главных действующих лиц в основном достаточно проста, а сложности у «добрых» парней и девушек лишь в том, чтобы осуществить задуманное (например, укрыться от колдуна через побег). Опять же, нарушив слово или освободившись от неволи, когда тебя сковали чары договора.

Причины нарушения слова у протагонистов разные. В рассказе «Ларец», например, один из них действительно совершает преступление. Но в других ситуациях он, обманывая сильную фигуру, совершает благое дело. Например, хитростью собирает души, чтобы вернуть память любимой женщине, как в «Дунге». Часто для этого герою приходится отправиться в путешествие, дабы отыскать заветный предмет, который нужно обменять для нового, уже выгодного себе договора – и, конечно же, сделать все незаметно, скрываясь от погони.

В данной модели жанр вступает в свои полномочия особенно крепко, потому что большинство историй с погоней / побегом у Алексея относится именно к тревожным рассказам. Конечно, не каждый тревожный текст основан на таких «догонялках» (всего лишь 30% от всех с погоней), но четко видна взаимосвязь — работая с нарративом погони, писатель a priori нагнетает крепкий саспенс.

Особенно важно то, что ни одна из тревожных работ не построена на мудреном сюжете (там нет сложных причинно-следственных связей), а твист содержится лишь в одном. То есть, тревожное произведение автор делает простым. Максимум, чем он его может усложнить – это один-два флэшбека или повествование от нескольких лиц. Как говорится, множество деталей – излишни, и не должно быть ничего, кроме жанра.

Однако, сохраняя динамику повествования внутренним напряжением, Алексей не повышает ее по ходу действия. Даже при наличии саспенса, большинство рассказов нельзя назвать жуткими. Вопреки негласному канону dark fantasy, в них нет хоррор-составляющей, а имеющиеся жанровые элементы немного пресноваты. Во многом потому, что кровь и насилие поданы в легком виде. Они вовсе не бросаются в глаза. Из-за чего не ощущается беспросветного ужаса, желанного ценителями мрачной литературы. Закономерно, что ставки конфликта в подобных историях не растут, а драматический накал ослаблен.

Несмотря на простой сюжет и отсутствие хоррор-элементов, крепкие рассказы писателя все же недалеко ушли от канона черного фэнтези. Как минимум потому, что, наряду с минимальным саспенсом, у них выражен свойственный жанру символизм. Сюжетов, где он крепок, в сборнике почти треть. Возможно, именно благодаря таким примерам образ воина-странника и принято ассоциировать у мастера с наиболее удавшимися текстами. Потому что именно за счет яркой символики пилигрима, ищущего заветную цель, в них наиболее полно раскрываются глубинный, психологический слой.

Смотря на образ странника через психологическую призму, создается впечатление, что Провоторов в своих произведениях исследует образ мужчины. Фигура последнего для него будто бы понятна не до конца. Алексей словно желает ее осмыслить, часто ввергая своих героев в рефлексию. Персонаж-мужчина у него выглядит «хорошим парнем», только когда погрузился в себя и ушел от конфликтов окружающего мира. Там же, где погружения в себя нет, мужской персонаж творит волю открыто и всегда – агрессивно (хотя, порой, и не со зла).

Это поведение контрастно с женскими действующими лицами и детьми, которые не рефлексируют и не творят зло, даже будучи ведьмами. В отличие от мужчин, провоцирующих «хорошего парня» войти с ними в конфликт. Как следствие, у протагонистов Алексея не остается выбора: они вынуждены вступить в борьбу с сильной фигурой, совершая путь личностной трансформации. По той же причина он часто ведет их сквозь лес – архетипичный символ преодоления себя. Вполне естественно, что перед встречей с «великим и ужасным» герои заранее устанавливают особые взаимоотношения со спутником – конем, что олицетворяет зрелую маскулинность. Возможно, именно из бессознательного контакта с ней автор черпает образы для своих историй. И, таким образом, неосознанно работает с темами возраста и пола, которые, как мы видим, довольно специфично выражены в его рассказах.

В связи с сегодняшним радостным для меня событием, а именно — открытием на ФантЛабе библиографии Ивана Белова (которая, кстати, стала моим дебютом на данном поприще ), решил поделиться с уважаемыми читателями колонки, чем же так зацепило меня творчество данного автора.

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ:

Под катом очень много букв!

И написано не в рекламных целях, а от души!

Когда-то давно, приблизительно на рубеже веков и тысячелетий, то есть в самом конце 90-х и начале нулевых, будучи студентом истфака, когда за плечами уже было знакомство с основным массивом самой известной как англо-американской, так и советской, и новой российской фантастики/фэнтези, в голове у меня крутилось некоторое количество сюжетов, которые я очень хотел бы увидеть воплощёнными в литературных произведениях, но они мне всё никак не попадались. Сотня красных кавалеристов из числа отчаянных рубак, провалившаяся в условно-средневековый мир, разжигающая там пожар пролетарской революции... Мир гигантских деревьев, на ветвях и листьях которых обитают эльфы, максимально далёкие от британских фольклорных прообразов, и списанные скорее с племён южноамериканских индейцев с их причудливыми религиозно-мифологическими представлениями и ритуалами, в которых не последнее место занимают различные, что называется, вещества... Кочующие по бескрайним степям на гигантских животных зеленокожие орки, в социальной организации которых присутствуют воинские мужские союзы, а главные решения принимают могущественные шаманы, путешествующими по Верхним Мирам... Урбанистический мир гигантских мегаполисов (я тогда ещё не знал, что есть такой жанр, как киберпанк), в котором сферы влияния поделены между конкурирующими группировками эльфов, гномов, орков и прочих фэнтезийных рас, организованных по принципу "фирм" футбольных хулиганов... И так далее, и тому подобное.

Чуть позже, когда я дорвался до Интернета, меня ждало довольно жестокое разочарование. Оказалось, что давно придумана и вселенная Shadowrun, совместившая киберпанк с фэнтезийными расами, и образы орков-кочевников реализованы, пусть и не в полной мере, в World of Warсraft, а уж количество произведений с необычными мирами гигантских растений и далеко не фольклорными эльфами и вовсе исчисляется десятками! Не могу сказать, что это меня по тем временам сильно расстроило, скорее, наоборот, да и реализованного в фэнтези сюжета про красных кавалеристов я жду до сих пор, но определённое подтверждение тезиса "всё уже придумано до нас" я всё-таки получил.

Примерно в то же самое время, в самом конце 90-х, попала мне в руки широко известная работа Сергея Васильевича Максимова "Нечистая неведомая и крестная сила" (с удивлением обнаружил, что она отсутствует в базе ФантЛаба, но это дело поправимое). Не стану долго рассказывать об этой книге, потому как это тема отдельного, обстоятельного разговора, но некоторые фрагменты работы Мксимова буквально поразили моё воображение. Во многом это было, разумеется, обусловлено шикарным литературным стилем автора. Для примера приведу небольшой фрагмент главы о лешем:

цитата

«Стоят леса темные от земли и до неба», — поют слепые старцы по ярмаркам, восхваляя подвиги могучих русских богатырей, и борьбу их с силами природы. И в самом деле: неодолимой плотной стеной кажутся синеющие вдали, роскошные хвойные леса, нет через них ни прохода, ни проезда. Только птицам под стать и под силу трущобы еловых и сосновых боров, эти темные «сюземы» или «раменья», как их зовут на севере. А человеку, если и удастся сюда войти, то не удастся выйти. В этой части останавливаются и глохнут даже огненные моря лесных пожаров. Сюземы тем уже страшны, что здесь на каждом шагу, рядом с молодой жизнью свежих порослей, стоят тут же деревья, приговоренные к смерти, и валяются уже окончательно сгнившие и покрытые, как гробовой доской, моховым покровом. Но ещё страшнее сюземы тем, что в них господствует вечный мрак и постоянная влажная прохлада среди жаркого лета. Всякое движение здесь, кажется, замерло; всякий крик пугает до дрожи и мурашек в теле. Колеблемые ветром древесные стволы трутся один о другой и скрипят с такой силой, что вызывают у наблюдателя острую, ноющую боль под сердцем. Здесь чувство тягостного одиночества и непобедимого ужаса постигает всякого, какие бы усилия он над собой ни делал. Здесь всякий ужасается своего ничтожества и бессилия. Здесь родилась мрачная безнадежная вера дикарей и сложилась в форму шаманства со злыми, немилостивыми богами. В этих трущобах поселяется и издревле живет тот черт, с которым до сих пор ещё не может разлучиться напуганное воображение русского православного люда. Среди деревьев с нависшими лишаями, украшающими их наподобие бород, в народных сказках и в религиозном культе первобытных племен, издревле помещены жилища богов и лесных духов.

И так уж мне книга Максимова понравилась, что я и в ней обнаружил роскошный сюжет, который попросту просился на страницы мрачного фэнтези... Речь идёт о младенцах, которых похищают "черти-дьяволы", и о жутковатом ритуале спасения их душ:

цитата

Что касается судьбы похищенных детей, то черти обыкновенно носят их с собой, заставляя раздувать начавшиеся на земле пожары. Но бывает и иначе. Похищенные дети отдаются на воспитание русалкам или проклятым девкам, у которых они остаются, превращаясь впоследствии: девочки в русалок, мальчики в леших. Сюда же, к неизвестным «тайным людям» или к самим дьяволам, поступают «присланные дети», т. е. случайно задушенные матерями во время сна. И в том, и в другом случае душа ребенка считается погибшей, если её не спасет сама мать постоянными молитвами в течение 40 дней, при строжайшем посте. Ребенок, унесенный «тайными людьми», делается сам тайным человеком: невидимо бродит по белому свету, отыскивая себе пропитание. Пьет молоко, оставленное в горшках неблагословленным, снимает с крынок сметану. Если же ребенок похищен дьяволом, то последний помещает его в темной и тесной темнице. Хотя в темнице нет ни огня, ни кипящей смолы, как в кромешном аду, зато ребенок навсегда лишается света и будет вечно проклинать свою мать за то, что она не уберегла его. Впрочем, для матери, осыпаемой упреками посторонних и страдающей от личного раскаяния, имеется из этого мучительного положения выход. Необходимо три ночи простоять в церкви на молитве; но беда в том, что не всякий священник разрешает это. Тем не менее, несчастные матери слепо веруют, что если ребенка похитили тайные люди, то он, по молитве, явится на своем месте целым и, по окроплении святою водою, останется невредимым. Но зато матерям с чертями предстоит много хлопот, так как приходится подвергать себя тяжелым испытаниям, которые не по силам женской природе.

Лишь только наступит ночь и женщина, оставшись одна в церкви, встанет на молитву, как тотчас же начинает она подвергаться всяким ужасам: позади поднимается хохот и свист, слышатся топанье, пляски, временами детский плач и угрозы. Раздаются бесовские голоса на соблазн и погибель:

— Оглянись, — отдадим!.. Кричит и ребенок:

— Не мать ты мне, а змея подколодная! Оглянуться на тот раз — значит, навеки погубить себя и ребенка (разорвут черти на части). Выдержать искушение — значит, увидеть своего ребенка чёрным, как уголь, которого на одну минуту покажут перед тем, как запеть вторым петухам.

На вторую ночь происходит то же самое, но с тем лишь различием, что на этот раз ребенок не клянет свою мать, а твердит ей одно слово: «Молись!» — После первого петуха появляется дитя на половину тела белым.

Третья ночь — самая опасная: бесы начинают кричать детским голосом, пищат и плачут, захлебываясь и с отчаянными взвизгами умоляя взять их на руки. Среди деланных воплей до чуткого уха любящей матери, храбро выдерживающей искус, доносятся и нежные звуки мягкого голоса, советующего молиться:

— Матушка, родная ты моя! Молись, молись, — скоро замолишь.

Пропоет третий раз петух — и дьявол бросает перед матерью совершенно белого ребенка, т. е. таким, каким она его родила.

— Теперь ты мне родная мать — спасибо: замолила! — прокричит дитя и мертвым, но спасенным, остается лежать на церковном полу.

За отказом священников, беспокойства сокрушающихся матерей доходят до крайних пределов, и только благодаря богомольным настроениям, они находят успокоение в хождениях по монастырям и в увещеваниях благочестивых старцев, признаваемых за святых. От старцев тоскующие матери и приносят домой уверенность в том, что и душа заспанного младенца пойдет туда же, куда все души прочих умерших детей, т. е. прямо в святой рай, к самому Господу Богу.

И долгие годы ждал я, что кто-то из авторов обратится к этому мотиву, пропишет весь беспросветный ужас ситуации, в которой необходимо проявить немыслимую твёрдость силы духа и веры, но получить взамен не живого ребёнка, а лишь "отмоленное" тело, но... Но как-то не срослось.

Зимой далёкого уже 2019 года в антологиях серии "Самая страшная книга" я совершенно внезапно наткнулся на творчество Ивана Белова. Сказать, что его рассказы произвели на меня сильное впечатления — не сказать ничего! Причём не могу сказать даже, что понравилось мне больше — предельный реализм рассказа Рядом с тобой, от которого аж мороз по коже продирает, или смесь в идеальных (на мой вкус, разумеется) пропорциях хоррора с dark fantasy, да ещё и основанная на нашем, исконно славянском фольклорном материале, с которым встречаешься на страницах Ванькиной любви. Долго распинаться про достоинства обоих рассказов не стану, потому как на страницах произведений размещены мои довольно обстоятельные отзывы, скажу только, что фигура Руха Бучилы, главного героя "Ванькиной любви", не могла оставить меня равнодушным, поэтому очень хотелось ещё "про Руха", и желательно — побольше. Чуть позже добрые люди подсказали, что товарищем Беловым уже написано несколько рассказов и повестей про него самого, которые выложены в свободный доступ на Author.Today. Разумеется, решил прочитать и их.

Сначала шло бодро, но без каких-либо особых изысков. Полста жён Руха Бучилы оказалось атмосферным и качественным, но лишь вступлением к "Ванькиной любви", повествующем о самом "институте" жён вурдалака. Птичий брод — ничуть не менее атмосферным и мрачным рассказом, своеобразным "ведьмаком наоборот", в котором нечисть в лице Руха противостоит ещё более сильной нечисти. Повесть Ночь вкуса крови тоже поначалу настраивала на чисто фэнтезийный лад, обещая ураганную движуху с участием подменённого младенца, племени злобных домовых и не менее злобных леших, которые в мире Руха Бучилы выглядят совсем не как заросшие бородами мужики, левая пола одежды которых запахнута за правую. Ещё и своеобразный чёрный (а каким ему ещё быть у вурдалака-то?) юмор Бучилы настраивал на не совсем серьёзный лад. Первые подозрения закрались где-то ближе к середине повести, с визита Руха в лешачьий Гиблый лес, больно уж похожими на цитируемую главу сочинения Максимова показались общие интонации, хотя и с куда большей фантастической составляющей, разумеется. Впрочем, судите сами:

цитата

Леса, нареченные русскими Гиблыми, которые поганое племя водяков кликало Аавера-метса — Леса призраков, начинались в версте от Нелюдова и заканчивались у берегов далекого северного океана, где болезненные, измельчавшие, утратившие величие елки уставали цепляться за скальное крошево, падали и уносились течением в смрадные воды гниющих морей, где ночь царствовала шесть месяцев в год, на небе играло дьявольское сияние, сводящее людей и животных с ума, и твари, никогда не видевшие солнца, выли на островах из песка, пепла и древних костей. <...> В Гиблом лесу не было ни троп, ни дорог, и люди держались лишь течений многочисленных рек. Черная, непроходимая чаща раскинулась на тысячи верст, деревья стояли так густо, что мертвым исполинам некуда было упасть, и они медленно догнивали, повиснув на соседних стволах. А у корней, среди тлена и падали, зарождалась жизнь, никогда не видевшая солнечного света, жизнь нечистая и богомерзкая. Там, среди лесов, таились развалины канувшей в лету Биармии, страны великих воинов и колдунов. Циклопические стены и заброшенные города, населенные тенями и падшими душами. Там, в бездонных трясинах, вили гнезда мерзкие твари и царапали серое небо шпили загадочных каменных башен, в каждой из которых насчитывалась восемь тысяч ступеней. Редкие смельчаки уходили в леса в поисках славы и золота. Били зверя, добывали болотное железо, грабили могилы пропавших народов. Некоторые возвращались, бывалоче и в своем уме. Извечное людское любопытство гнало лихих людишек на север и неизвестно что блеснуло в чащобе: древние сокровища, глаза чудища или наконечник смазанной грибным ядом стрелы.

<...> На опушке, черной громадиной, высился охранительный крест, тесаный из цельной, просмоленной сосны — изрубленный, искромсанный, изгрызенный, обмазанный слизью и засохшим дерьмом. Лес выплескивал бессильную ярость, пытаясь свалить чужую святыню. Пройдет время и этот крест сдвинется, вершок за вершком, верста за верстой, и лес отступит под напором огня, железа и простого русского мужика с распятием на груди.

Так будет.

Но чем дальше я читал, тем яснее приходило осознание — да, это случилось, и Иван Белов использует тот самый фольклорный мотив, о котором рассказывает работа Максимова! И вы, уважаемые читатели вольны, разумеется, мне не верить, но аж мурашки по коже, когда понимаешь, что дождался, наконец-то, реализации в dark fantasy этого мотива, да ещё и выполненной столь качественно. А потом повесть выходит на финишную прямую, и ты прекрасно осознаёшь, что финал будет грустным и беспросветным, но автор умудряется сделать его ещё страшнее, чем это было в первоисточнике...

Это даже не 10, это — 11 баллов по шкале ФантЛаба!

А в самом конце повести скромная приписка: "Основой сюжета взято русское народное предание, записанное замечательным ученым–этнографом Сергеем Васильевичем Максимовым, и опубликованное в 1903 году в книге "Нечистая, неведомая и крестная сила".

И аж скупая мужская слеза по небритой щеке...

А если серьёзно, именно после прочтения "Ночи вкуса крови" я понял, что за творчеством Ивана нужно пристально следить. Чем и занимаюсь до сей поры, и, должен признаться, товарищ Белов не разочаровал меня ни разу!

В завершение остаётся лишь добавить, что в настоящий момент (июнь 2022 года) в цикл Заступа входит уже девять произведений, с которыми можно ознакомиться как на странице автора, так и в озвучке Руслана "Ворона" Покровского, а на подходе — новая повесть.

Однозначно рекомендую цикл к прочтению всем любителям хоррора и dark fantasy и очень надеюсь, что мы когда-нибудь увидим цикл изданным на бумаге, и желательно в паре-тройке томов.

P.S. А вот таким увидела Руха Бучилу одесская художница Анита Мякишева:

Сборник «Ересиарх. Имя зверя» Я. Комуды несколько разочаровал. Нельзя сказать, что перед прочтением я возлагал большие надежды на автора. Признаюсь лишь, что имел некоторые ожидания. Хотя до этого старался не давать оценку зарубежным представителям тёмного жанра. При этом никогда не отрицал оригинальности некоторых из них. Например, в юношестве, не очень интересуясь направлением «dark fantasy», уважал оригинальный мир, созданный Сапковским. Но случай с польским писателем заслуживает пары отдельных слов. Ведь Сапковский не столько создал мир, сколько интерпретировал уже имеющиеся польские мифологию и фольклор, подчинив их тенденциям жанра. На книгу же Комуды я обратил внимание, потому что в ней похожим образом интерпретирована история Франции XV века.

Правда, интерпретация Комуды оказалась блеклой. Причина тому в элементарном не соответствии заявленному жанру. Каноничная тёмному фэнтези мрачность в «Ересиархе» отсутствует. Конечно, здесь есть множество тёмных оттенков, но они не складываются в единую органичную картинку. Из-за чего визуальная составляющая раздражающе пестрит массой оттенков и символов. Хотя, некоторые из них смотрятся действительно ярко. Речь идёт о религиозной символике. Выступая лейтмотивом книги, во многих рассказах (в частности, «Дьявол из камня») она влияет на раскрытие характеров, а в более редких случаях («Господь из Дуба») влияет на сюжет и создает конфликт.

Впрочем, нужно ухитриться, чтобы не передать религиозную символику, когда описываешь Францию XV века. Период тогда был яркий, богатый количеством сект и ересей. Из-за чего описанную в книге эпоху можно назвать прелюдией перед крупными религиозными войнами. Соответственно, во время чтения настраиваешься на смакование историческим колоритом. И у Комуды действительно всё это находишь: чуть ли не в каждом рассказе чувствуется нарастание большого конфликта, приближение чего-то масштабного, ломающего устои жизни героев. Но, к сожалению, такая атмосфера латентной тревоги не доводится до предела. Она не перерастает в чувство безысходности и проклятости окружающего мира, так и оставаясь намёком на мрак ушедших времен и жестокость предстоящей эпохи.

Таким же намёком выглядят герои книги, лишь условно напоминающие живых людей. В каждом рассказе они кажутся куклами, которых автор дёргает за нитки в попытках развить вяло движущийся сюжет. Из-за чего создаётся впечатление, что все они появилась на страницах случайно, поэтому силой вынуждены действовать и говорить. Как следствие, поступки выглядят бессмысленными, а диалоги надуманными, что сбавляет напряжение и лишний раз нивелирует конфликт. Который, в большинстве случаев, без того плохо виден в силу блекло прописанной мотивации героев. Именно из-за неё герои и выглядят куклами. Такой порочный круг проступает на страницах «Ересиарха» очерняющим книгу пятном.

Оно же очерняет авторский почерк самого Комуды. Ещё на середине прочтения становится понятно, что автору не очень интересны мотивы собственных героев и логика их действий. Вообще, логика хромает даже… между произведениями, если так можно выразиться. Поскольку в последних рассказах главный герой неожиданно предстаёт в разных ипостасях. Если в ¾ книги он выступает в качестве «благородного» вора, то в Dance Macabre» и «Море и монастырь» мы обнаруживаем его паломником и священнослужителем. Хотя в предыдущих главах предпосылок к таким сдвигам в образе не обнаруживалось.

Из-за таких вот минусов мы имеем неоднозначный сборник, единственные достоинства которого связаны с религиозной тематикой большинства рассказов. Эта же тематика оттеняет колорит эпохи, во время которой развивается действие книги. Но, к сожалению, христианский символизм на общем полотне произведений очень редко вступает в контакт с мрачными тонами. Из-за чего мрак в рассказах выглядит не таким контрастным, как нужно для заявленного на обложке жанра dark fantasy.

«Дьявол из камня» — первая повесть сборника, которую можно назвать визитной карточкой книги. С первых строк читательское внимание приковывают яркие образы уходящего средневековья. Изображённый Комудой XV век схож с позднесредневековой атмосферой «Гаргантюа и Пантагрюэля». В нём так же уживаются воры и учёные, священники и проститутки, жертвы и палачи. Только в произведении Рабле эти герои — карикатурные образы, а в мире Комуды они представлены пешками, движимыми антагонистом-убицей. Его алый плащ оттеняет образы жертв даже на фоне тьмы средневековых улиц, отчего перечисленные герои кажутся особенно красочными. Такой контраст атмосферы и образов отпечатывается в памяти читателя пестрой картинкой. Но, к сожалению, картинка эта не мрачна.

«Дьявол из камня» привлекает яркостью, но не внушает чувства гнетущей тоски, которая характерна направлению темного фэнтези. В повести польского автора нет и присущей жанру безысходности, обреченности описанного мира. Написанное на стыке канонов, произведение объединяет в себе черты мистики, детектива и исторического жанра. Последнего в «Дьяволе…» больше всего, как и в других повестях сборника. Если в следующем «Имени Зверя» читатель погружается в более грязный, характерный «dark fantasy» нуар, то в этом случае его встречает более светлое средневековье. Вместо чёрных пустырей Каркассона, мы оказываемся в затхлом Парижа. Но в этой затхлости чувствуется тление соборных факелов, отблески которых играют на фасадах по всем правилам светлой науки геометрии. Такие детали по мере чтения появляются часто, намекая на свет предстоящей эпохи.

Как эпоха, так и произведение сочетают в себе противоречивые вещи. Палачи здесь служат искусству, воры пишут стихи, священники готовы убить, учёные вообще без раздумий лишают жизни. Но, несмотря на контраст и красочность, их образы типичны. Даже архетипичны, что превозносит их над рядовыми людьми, умаляя человеческое в каждом. Из-за чего герои «Дьявола из камня» кажутся размытыми. В частности, это проявляется в отсутствии у них личных, приземлённых мотиваций.

Такая «афористичность» героев объясняется идейной составляющей произведения. Идея здесь слишком фигуральна, чтобы транслирующие её образы выглядели приземленными. Будучи абстрактными пешками, они органичнее смотрятся на сюжетной доске, где играет антагонист убийца. С мотивацией последнего тоже не всё в порядке: она хоть и не блекла, но парадоксальна. Одержимый светлыми идеями науки, антагонист при помощи убитых строит собор, с целью отупления верующей средневековой черни. В такой противоречивости, пожалуй, образ героя раскрывается лучше всего . Ведь, называя себя Архитектором (эпитет Бога в масонской традиции), зодчий-учёный желает утаить знание, которое считает священным. И для этого нивелирует его в глазах широких масс.

Так в «Дьяволе из камня» органично переплетаются убийства и масонская символика, яркость образов и их внутренняя пустота, внешняя блеклость убийцы и сложность его намерений. Но, что прискорбно, намерения эти обращены к свету, что противоречит жанру. Если бы Комуда сгустил краски, стремления антагониста хорошо бы оттенили общие мрак и безысходность произведения. Но автор этого не сделал – и в результате читатель получил не достаточно сбалансированный триллер, тёмный элемент которого заглушён историческим и детективным элементами. Что может слегка разочаровать тех, кто желал увидеть каноничное dark fantasy.

«Так далеко до неба» разочаровывает бессвязностью текста. Безыдейный рассказ с отсутствующим сюжетом в принципе нельзя назвать увлекательным. Но в этот раз Комуда пробивает дно, выбросив из своей истории конфликт. Как следствие, действие почти не развивается, а динамика вовсе стопорится. Если в «Так далеко от неба» есть намёк на сюжет, то его трудно разглядеть за мишурой длинных описаний средневековых пейзажей. Грязные, наполненные отходами улицы средневековых городов, к сожалению, не передают атмосферы мрачности, как и в предыдущих рассказах сборника. За исключением, что конкретно в этом рассказе лишних описаний больше всего. Вместо «смакования» грязными пейзажами г. Ренна, Комуде стоило бы обратить внимание на мотивацию персонажей: потому, что в произведении она отсутствует напрочь. Чего не скажешь о «Дьяволе из камня» и «Имени Зверя», где есть хотя бы намёки на мотивы.

Как следствие, «Так далеко от неба» можно без зазрений совести назвать слабейшим рассказом в цикле. К сожалению, это та лакмусовая бумажка», по которой можно судить обо всех слабых сторонах авторского почерка Комуды, так как здесь его худшие стороны видны наиболее отчётливо.

Хотя, при всех своих минусах рассказ (как сообщает некто Wladdimir на Фантлабе) номинировался на получение премии имени Януша Зайделя и вошел в состав рейтингового списка уважаемого сетевого журнала ”Esencja” «100 лучших польских НФ рассказов» под № 95.

Слева — иллюстрация Моники Светлик к "Так далеко до неба", опубликованному в польском журнале "Nowa Fantastyka" №177 (№6 за 1997 г.).

«Имя Зверя», как следует из названия, затрагивает христианские мотивы. Завязанная на апокрифических, эсхатологических и евангельских текстах, повесть раскрывает эти мотивы под нестандартным углом. Во время чтения, их можно неплохо изучить, чему способствует не слишком интенсивный темп произведения. Но, несмотря на отсутствие резких сдвигов в сюжете, динамически простая история может изменить представление читателя о знакомых религиозных образах.

Знакомые пророчества, исторгаемые проклятыми детьми, роковые послания на восковых табличках и другие мистические христианские символы в «Имени Зверя» имеют двойное значение. Комуда раскрывает их обратную сторону, круша стереотипы в восприятии религиозных символов. Если самого Зверя (Дьявола) западноевропейский человек привык отожествлять с Антихристом, то в представлении польского автора, Зверь-Дьявол выходит из святой среды. Он действительно разрушает Мир, но не адским огнем, а «словом божьим», выжженным на лицах ложно уверовавших христиан. Земля под ними не разверзается, давая шанс одуматься и принять ложную божью веру перед Страшным Судом – то есть, стать еретиком. В сюжете повести Дьявол превращает людей в еретиков, просто сводя их с ума. И делает он это легко, потому что, по мысли Комуды, люди рехнулись ещё раньше, при ударе в христианский фанатизм.

Фанатизм насквозь пронизывает эпоху, описанную в «Имени…». Но, к сожалению, помимо фанатизма, в атмосфере повести не чувствуется безумия, безысходности и тотального мрака, которые отличают dark fantasy. Увязавшись с религиозным безумием в произведении, вышеперечисленное сделало бы «Зверя» ярким образцом реалистичного и по-настоящему тёмного фэнтези. Эта черта сближает повесть с «Дьяволом из камня», мрачность которого проистекает лишь из ярко поданного историзма. Отголоски религиозных войн, казней еретиков, усиления инквизиции (которая, кстати, во Франции была жёстче испанской) делают своё дело, погружая читателя во мрак уходящего Средневековья. Благодаря этому неплохо чувствуется колорит описанной эпохи. Во время прочтения нельзя не отметить, что погружаешься в атмосферу Франции XV века. Но, к сожалению, отметить – не почувствовать. Потому, что исторические детали передают лишь фон, но не влияют на поступки и тем более не раскрывают образов. Из-за чего скудно чувствуется атмосфера.

Помимо историзма, также недостаточно раскрыты в произведении мотивации героев, что также прослеживается в уже упомянутом «Дьяволе из камня». Как и там, в «Имени Зверя» персонажи Комуды руководствуется понятными целями. Но их стремления выражены недостаточно ярко, в связи с чем, герои кажутся марионетками в руках автора. Как следствие, их мотивации и поступки почти не влияют на сюжет, который движется по линии, начерченной автором. Конечно, такая фаталистичность может быть уместна в произведении, завязанном на религиозных мотивах. Но в своём сборнике Комуда перегибает с фатальным роком, отчего сюжеты превращаются в цепь событий, предопределённых автором заранее. От чего, в частности, страдает и данное произведение.

В результате, мы имеем неплохую повесть, крепко стоящую на столпах под названием «религиозный мотив» и «исторический мрак». Повесть, с большим потенциалом, который не был развит из-за недостаточного сгущения того же мрака. А ведь такая яркая картина могла бы перебить неприятное послевкусие от поверхностных гереов...

«Господа из дуба» хочется выделить особо. При отдельных незначительных минусах, он оставляет приятное впечатление. Если предыдущие работы Комуды как-то соответствовали направлению «dark fantasy», то этот текст выходит за рамки жанрового канона. И, тем самым, этот канон не нарушает.

В «Господе из дуба» мы видим грязную средневековую Францию, пропахшую нечистотами и трупами проституток, убитых в подворотнях парижских улиц. Вроде бы, то же, что и в предыдущих рассказах. Но, в отличие от «Дьявола из камня», «Имени Зверя» и «Так далеко до неба», здесь автор не сгущает краски, что предохраняет его от неудачного нагнетания безысходности. Вместо этого, Комуда более удачно (чем в прошлом произведении) использует исторические детали, чтобы передать мрачность оттенков.

Интереснее всего мрачность проявляется в образе самого «Господа из дуба». Пожалуй, его можно назвать самым оригинальным героем всей книги. Образ живого человека, выросшего телом из креста, запомнится без исключения всем ценителем макабра. Этот же образ оставит немало вопросов, потому что Комуда не объясняет природу человека из дерева. Перед читателем может быть языческий бог, материализовавшийся дух или просто бес, принявший облик Спасителя. Подпадая под такие коннотации, образ Иисуса выходит за рамки простого имени, которое так часто встречается на страницах книги. Теперь Христос – герой произведения, влияющий на его сюжет. И, что приятно, влияет он как герой с личными мотивами, а не является персонификацией приёма «бог из машины».

Как и в остальных своих произведениях, мотивы героев автор не раскрывает, а лишь указывает на их существование. То же происходит с Христом. Но после прочтения половины тома это не кажется страшным. Ведь туманность мотиваций, как видно по предыдущим обзорам, является общей слабостью стиля Комуды. Поэтому не будем на ней останавливаться и лучше отметим другую черту в авторском почерке. Это – ломаная динамика действия.

Если в начале — и даже середине — произведений сюжеты Комуды кажутся слабоватыми, то в конце они всегда резко закручиваются, и блеклые до того герои оказываются заложниками ярких ситуаций. Например, герой «Господа из дуба», священник Ноай, оказывается на услужении существа в терновом венце. Это становится понятным благодаря сцене, когда иерей под страхом смерти кормит своего господина хлебом и вином (кровью и плотью Господа). Как правило, вслед за подобными сценами динамика рассказов резко уплотняется. Но держится она недолго и всегда уступает место развязке, которая расставляет фигурки героев по неожиданным местам.

В связи с чем, панорама финального действия иногда напоминает сюжеты полотен в христианских храмах, где ангелы и люди расставлены в специфическом порядке. Здесь Комуда действительно использует религиозные мотивы эпохи. Однако часто перегибает с этим палку. И в «Господе из дуба» религиозные мотивы дают о себе знать нагляднее всего. Достаточно представить средневековых вора, сутенёра и убийцу, которые цитируют Книгу Эсфирь из Ветхого Завета. Сомневаюсь, что простолюдины XV века блистали такой эрудицией, даже при всеобщей религиозности того времени…

В целом, несмотря на перечисленные слабости, «Господь из дуба» приятно выделяется на фоне остальных произведений Комуды. В нём нет неудачных намёков на безысходность и страдание мира, но есть реалистичный исторический мрак. И яркие образы, которые ставят рассказ в один ряд с харизматичным «Дьяволом…». Интересная парочка – эти «Дьявол из камня» и «Господь из дерева». Притом, что камень долговечнее...

«Ересиарх», именем которого назван сборник, действительно оставляет красочные образы в памяти. История, полностью завязанная на детективном приёме «кто же скрывается под маской?» держит в напряжении, хотя и не таком плотном, как хотелось бы. Потому что эта повесть — одна из немногих в сборнике, небольшое сгущение красок в которой сделало бы атмосферу максимально тяжёлой. То есть соответствующей жанру, ведь именно в «Ересиархе» подробнее всего описываются пытки, а убийства преподносятся как вишенка на торте. Здесь Комуда действительно старался уплотнить градус мрачности, но, как всегда, у него этого не получилось. Автор просто добавил грязи, хотя стоило бы просто сместить акценты – и получился бы депрессивный триллер на стыке жанров истории и «dark fantasy».

Последние две рассказа, «Dance Macabre» и «Море и монастырь», роднит общая слабость сюжета. Несмотря на такое равенство, первое произведение существенно проигрывает второму по части сюжета. Но не потому, что в «Море и монастырь» интрига лучше, а потому, что в «Dance Macabre» её просто нет. Примитивное действие тут сводится к бесконечно тянущимся боевым эпизодам, где отряд польских кавалеристов пробивается к спасению сквозь ряды стригонов (упырей или просто восставших мертвецов). Хотя, в длительных сценах, утомляющих внимание читателя, можно заметить яркие образы типа коня, ставшего мертвым и превратившегося в стригу. Но в рассказе таких образов мало, да и сами по себе эти образы не достаточно оригинальны, чтобы улучшить впечатление от глупой «Пляски смерти». Но, несмотря на художественную бедность произведения, его название соответствует содержанию.

В «Море и монастыре» анализировать вообще нечего, хотя здесь присутствует интрига. Есть убийство в монастыре, есть неизвестный виновник-монах и… все. Короткий рассказ надоедает читателю из-за отсутствия динамики, блужданий главного героя по библиотекам, склепам и местам обитания нечисти. Все эти декорации выглядят блекло, а на фоне всей книги проигрывают ещё потому, что встречаются в предыдущих рассказах. Как и в предшествующей «Пляске смерти», финал «Моря и монастыря» выглядит смазанным. Это двойне обидно, потому что в рассказе есть детективный элемент, а ведь именно детективные приёмы больше всего украшают развязку слабых произведений. Но и здесь Комуда пробил дно.

Посмотрел фильм «Скиф», вышедший сравнительно недавно. Картина вызвала смешанные впечатления. Но худшие опасения не оправдались. Не могу сказать, что предвзято относился к «тёмному» жанру в российском кинематографе, ведь такие ребята как Подгаевский делают ему хороший имидж. Просто, оглядываясь на работы других режиссёров, понимал, что отечественные киноленты в стиле Noir оставляют желать лучшего. Поэтому работа Рустама Мустафира, хоть и не порадовала, но однозначно выделилась из общей массы. Сразу видно, что художник отнёсся к своему продукту серьёзно.

Действие фильма разворачивается на сломе мрачных эпох, когда рушатся старые империи и рождаются новые. Некогда могущественные скифы канули в Лету, их остатки прячутся в степи на границе с Тмутараканским царством. Единственная опора бывших кочевников – воины, натренированные с младых лет. Один из них покушается на убийство князя Тмутаракани, которого спасает главный герой – вояка Лютобор. Впоследствии, Лютобора захлёстывает водоворот интриг, предательства и смертей.

Завязка хороша, даже соответствует жанру dark fantasy. Собственно, благодаря антуражу в стиле «dark» стоит посмотреть этот фильм. Мрачного здесь много, нужную атмосферу создают языческие божества, культы и кровь. Каждая из этих составляющих представлена в фильме по-разному, но особенно ярко все три проявились в сцене с лесным народом — дикари, откармливающие монстра-людоеда, органично вплетаются в общую картину безысходности. Особенно хорошо её позволяет прочувствовать сцена на капище со слепым жрецом: хищный старик с выколотыми глазами вещает будущее, а в темноте нападает на пришедших за советом.

Картинка действительно красочна, хоть местами напоминает оракула из «Трёхсот спартанцев» 2007-го: такие же мерзкие, изуродованные лица, такая же мрачность с намёком на историчность. В «Скифе» историчность смотрится привлекательнее, а старик-оракул оттеняет всю картину, ничуть её не портя. Это тот редкий случай, когда отдельный образ влияет на атмосферу, а не использует её, чтобы показаться более мрачным. Но можно поставить под сомнение само появление слепого. Мол, волхвы, вещавшие будущее, не поджидали древних славян у капищ, что нарушает достоверность показанных культов.

Вообще, культы играют в сюжете не последнюю роль, даже раскрывают образы некоторых героев. Так, например, образ безжалостного убийцы Куницы представлен двояко. Куница проявляет свою положительную сторону, когда пытается нарушить договор, данный богу вражеского племени — славянскому Перуну, но сдаётся, побоявшись предательством запятнать свою честь в глазах племенного божества. Уважение к чужим культам и страх перед иными богами хорошо передают настроение того времени, показывая смирение умов перед высшими силами. Впрочем, высшие силы не мешают своим приверженцам убивать невинных людей, что отчётливо видно в начальных сценах.

Начинается же фильм с убийства славян группой иноземцев-наёмников. Перед нами разыгрывается кровавая драка. Затем, в новой локации, происходит другая драка, ритуальная; потом ещё одна, где Лютобор борется со скифом, бросившим ему вызов. Поначалу множество боевых сцен отталкивает и навевает мысль, что режиссёр сделал ставку на бессмысленное зрелище. С первых кадров это зрелище не отличается качеством: картинка раздражительно «скачет», словно оператор пытается захватить всё одним планом. Спустя двадцать-тридцать минут просмотра работа камер улучшается, и бои смотрятся красивей. Кровь и оторванные конечности при всеобщем обилии насилия появляются лишь там, где уместно. Весомым плюсом драк является их скоротечность: всё происходит быстро, эффектно. Так что, затянутости боёвых сцен, которая так отпугивает «интеллигентного зрителя», нет. Благодаря чему фильм выглядит ярким, даже классическим по отношению к жанру. Хотя, у этой медали есть другая, спорная сторона: понравится ли такой ход рядовому зрителю, мало знакомому с dark fantasy? Скорее всего, не разобравшись в его канонах, последний увидит в «Скифе» мрачный боевик, что плохо отразится на популярности жанра в целом. Поэтому множество боев – палка о двух концах, которая одновременно портит и украшает фильм.

К сожалению, драки – первое, что бросается в глаза, так как сюжет вырисовывается не сразу. Вначале, он обещает быть примитивным, но несколько сплетённых интриг и хитростей князя не позволяют ленте превратиться в мрачную, историческую рубку. Сюжет закручивается ближе к середине, хоть не так остро, как хотелось бы: Лютобор и Куница оказываются поставленными в жёсткие условия погони, когда каждый из них становится одновременно хищником и жертвой. Оба преследуют цель – похищенную жену Лютобора и оба спасаются от княжеских дружинников. Здесь «Скиф» даёт слабину: оказавшись в жёстких обстоятельствах, два героя ни разу не поссорились. Как следствие, не была проявлена разница в характерах, из-за чего не раскрылись образы и пострадал общий конфликт.

Существенным упущением со стороны режиссёра является то, что конфликта нет даже в образе Лютобора. Но, как ни парадоксально, он есть во второстепенном Кунице и проявляется ближе к кульминации, делая наёмника-убийцу более глубоким, чем главный герой. Последнего, конечно, пытаются как-то выделить за счёт редкой способности превращаться в зверя. Жаль, такой ход негативно сказывается на Лютоборе, потому что дар никак не влияет на его мысли, решения и характер. Наоборот, простота образа лишь оттеняется. Единственный плюс — способность проявляется не сразу, иначе герой превратился бы в супермена, косящего врагов направо-налево. В любом случае, вояка – самое спорное и неоднозначное, что есть в фильме.

Несмотря на «картонность» главного героя, сюжет нигде не провисает. Он прост, динамичен, имеет внезапные повороты. В каждом из поворотов проявляются чьи-то скрытые мотивы: жажда власти; желание убить соплеменника, чтобы отомстить за убийство близкого и т.п. Этого в фильме хватает как со стороны скифов, так со стороны славян. Тмутараканский князь плетёт интриги не хуже своих врагов, а те действуют коварно, как обозлённое на него окружение.

Кстати, кроме окружения/дружины Олега, людей в славянских землях почти не видать. То ли нам показали пограничный городок, то ли у режиссёра не хватило денег на массовку. В пользу второго варианта говорит отсутствие у княжеских воинов «опознавательных» славянских знаков. Дружина экипирована блекло, ни у одного из солдат нет ни оберегов, ни амулетов со славянской символикой. Складывается впечатление, что перед нами — обычные средневековые вояки, без роду и племени. Но, всё же, в одежде простых — единичных — людей отчётливо чувствуются элементы Востока, от чего ясно видно, что перед нами Тмутаракань: граница Руси с другим миром.

К сожалению, колорит иного мира нельзя обнаружить в скифской среде. Никаких культов, делающих племя кочевников исключительным, показано не было. Даже важный для скифов обряд воцарения нового вождя выглядит блекло: простая драка при свете факелов, победитель в которой оказывается главой племени, вряд ли может чем-то удивить. Однако, несмотря на заурядность ритуального боя, его последствия оказываются неожиданными: гибнет один из главных героев и, кажется, зло побеждает. Здесь фильм идеально вписывается в требования тёмного фэнтези, как жанра.

Удачный сюжетный ход умудряются испортить глупым спецэффектом: ночное небо рассекает молния, чтобы изъявить волю богов. По их велению, Лютобор может участвовать в поединке, чтобы стать лидером вражьего племени. Конечно, главный герой побеждает и, по праву вождя, забирает свою жену назад. Согласимся, подобное разрешение ситуации выглядит надуманным. Такой примитивный приём, как вмешательство богов в людские дела изобретён ещё в Древней Греции и называется «deus ex mashina». Ситуация, когда откуда ни возьмись, появляется бог, чтобы решить все проблемы, вытекшие из сюжета – чистой воды халтура. Что называется, «прилетит вдруг волшебник…»

После пафосного разрешения конфликта происходит неожиданный финальный поворот. Нужно признать, поворот нетривиальный: режиссёр словно пытается исправить оплошность с богами. В судьбу главного героя вмешивается жёсткая реальность: князь, хладнокровный в своих решениях, не щадит людей, поэтому племени скифов суждено погибнуть. Сумеет ли Лютобор защитить избравший его народ, вы узнаете в конце, когда посмотрите киноленту.

Перед просмотром не стоит делать предварительных выводов, потому что «Скиф» — фильм на любителя. Аатмосфера соответствует жанру dark fantasy, хоть в некоторых местах недотягивает. Есть симпатично-жуткие образы, достаточно крови, а вот мрака не хватает. Историческая составляющая привносит некую пикантность, но не более. Сюжет неплох и не слишком хорош, так как выигрывает лишь за счёт динамичности. Остальное слишком субъективно, чтобы о нём говорить – лучше дать оценку другому фильму. Поэтому, не прощаемся и до скорой встречи!

Первая публикация: рецензия на сайте о тёмном кино "Клуб Крик", 11 сентября 2018.

Источник: статья в группе автора.